banner

Военное детство моей мамы

30 Июня’11
2168

Военное детство моей мамы

Вражеский самолет с черным крестом на бреющем полете сделал пару кругов над деревней. Кто-то бежал по деревенской улице и громко кричал это новое, режущее слух слово — «война».

Так началась война для моей мамы Марии Федоровны Носевич (девичья фамилия — Ломаско). На ту пору ей было 8 лет. Семья жила в деревне Лидяны, недалеко от Порозово.

Мастер на все руки, мой дедушка Федор и трудолюбивая, смышленая бабушка Алеся до войны нажили небольшое, но крепкое по тем временам хозяйство: лошадь, пару коров, полтора десятка овец, разную птицу, немного земли.

Как выжить, сохранить нажитое непосильным трудом, чтобы прокормить пятеро уже не маленьких детей? Эта мысль не покидала родителей моей мамы.

Немцы устанавливали свой режим. Комендатура располагалась в Порозово, а контроль в деревнях осуществлялся через назначенных старост-солтысов, которые должны были быть «глазами и ушами» нового порядка и сообщать обо всем подозрительном. Так началась жизнь под страхом смерти.

Военное детство моей мамыМама вспоминает:

— Первая беда пришла скоро, когда немцы стали набирать крепких и сильных молодых людей для работы в Германии. Пришли и к нам в дом за старшим братом Саней. Помню, как все мы плакали, окружив его, и не отпускали, а солдаты расталкивали нас автоматами. Ведь мы и не знали, увидим ли его когда-нибудь живым. Горю семьи не было границ, росло желание сопротивляться.

Мы, дети, знали, что мама имеет связь с партизанами, так как ночью они часто наведывались в дом. Почему и зачем — это нам, детям, было неизвестно, мать все держала в строжайшем секрете. Но мы догадывались, что она снабжала партизан какими-то сведениями, теплыми вещами, продуктами и даже кое-каким припрятанным оружием.

Однажды после такого ночного визита утром на пороге уже были немцы: староста донес. Допрашивали и маму, и папу, и нас, детей. Я помню, пряталась за спину матери, а солдат все тянул меня за руку и что-то кричал по-немецки, но я разобрала только слово «партизан».

Так ничего не добившись, офицер приказал выбить признание резиновыми палками. Женщин не тронули, а только отца и брата Иосифа. 13-летнего паренька били так безжалостно, что даже польский переводчик не выдержал и вступился: «Чего бьешь децко?» Так немцы ничего не добились, а старосту партизаны вскоре расстреляли.

Мама рассказывает, как родители старались обеспечить детей едой. Сметливая бабушка придумала, как спрятать и выкормить поросенка. Для этого в сарае за снопами ржи дед вырыл яму, замаскировал ее и там держал свинью. И бить приходилось тайно ночью в доме, чтобы запах смоленой свиньи не разошелся по деревне.

Вскоре разнесся слух, что немцы отступают.

— То самое страшное летнее утро врезалось мне в память на всю жизнь, — рассказывает мама. — Солдаты с автоматами врывались в дома, будили спящих и полуодетых, сгоняли в центр деревни, к школе. Всех: и взрослых, и детей — построили в три ряда по два человека. Когда я увидела, что напротив стоят четыре пулемета и солдаты только ждут приказа стрелять, стало ясно, что жить осталось совсем немного.

Но тут произошло чудо. Вдали показались два наездника на черных лошадях. Скакавшие на них офицеры махали руками и что-то кричали. Мы поняли, что казнь отменили, и со всех ног бросились бежать, спотыкаясь и падая друг на друга. Дома родители стали спешно собирать самое необходимое на подводу, чтобы уехать и спрятаться в лесу. На подводу поставили дежку с замешенным тестом для хлеба, бочонок сала, кое-какую теплую одежду, привязали сзади корову и направились вместе с другими жителями деревни в пущу. Отец отказался ехать с нами. Он решил остаться и попытаться спасти дом. Намочив домотканые покрывала, он забросил их на соломенную крышу. Деревня уже горела, и солдат, стрелявший фаустпатронами, подходил к краю деревни, где стоял наш дом. Отец вынес ему самогон, кое-что из снеди и упросил не стрелять в дом. Немец посмотрел, что вся деревня полыхает, и махнул рукой, мол, и так загорится. Так отец сохранил дом, который до сих пор стоит в деревне. Жители вернулись на пепелище, где жутко пахло заживо сгоревшим скотом и птицей. Оставшиеся без крова 12 семей вырыли землянки и стали жить.

В конце войны вернулся брат. Мы выжили в этом аду, но страх остался с нами на всю жизнь.

Такими словами закончила свои воспоминания мама. Пусть это свидетельство очевидца, которых, к сожалению, с каждым годом становится все меньше, будет нам всем, а особенно молодому поколению, напоминанием о том, как нужно беречь и ценить мир.

Т. МОИСЕЕНКО, г. Гомель.

На снимках: моя мама — Мария Федоровна Носевич в 22 года, 1955 год; послевоенный снимок Алеси Семеновны Ломаско (снимки из семейного альбома).

Предыдущая статья

Гарачы чэрвень 41-га