Почти полтысячи километров на восток – и вот мы в одном из старейших городов Беларуси – Мозыре. Сюда, на Гомельщину, с начала военной операции в Украине любыми путями и способами добираются беженцы. Куда и от чего бегут, мы захотели узнать из первых уст. В уютном холле общежития нефтеперерабатывающего завода мужчины, женщины, дети… Кто-то не прочь с нами пообщаться.
Ниша для беззакония
Александр Иванович, 53 года. Родом из Полтавы, последние лет пятнадцать проживал и работал строителем в городе-спутнике Ирпень Киевской области.
– Я бежал не столько от войны, как от преследования. Меня предупредили, что сегодня с неугодными будут разбираться. Кто такие неугодные? Например, те, кто по Крыму имел свою точку зрения. К слову, в Ирпене к этому времени был уже отключен газ, свет, вода. Я своими глазами видел, как те, кто был не лучшей частью общества, вдруг ощутив власть и безнаказанность, привязывали людей к столбам. Поэтому я собрался в одночасье и целенаправленно выходил на россиян. Так путешествовал шесть дней, пока меня российские военные не подобрали. Я попросил показать, в какой стороне белорусская граница, куда мне идти. Но ответили, что я уже в Беларуси. Так я оказался в Наровле.
– Вы шли целенаправленно в Беларусь или это лишь промежуточный этап?
– Я хотел попасть или в Беларусь, или в Россию. Для меня это не принципиально. Эти страны близки мне по духу. Белорусы, россияне, украинцы – мы все славяне. Я только знал, что в Беларуси получу защиту. Добираться к границе по территории, которую контролируют российские войска, было безопасно. Хотя очень шумели тогда в Гостомеле, Иванкове. Такие места старался обходить. Про российских солдат хочу сказать отдельно. Я прошел бессчетное количество блокпостов. На каждом (!) после проверки документов у меня спрашивали, нужна ли вода, пища, показывали направление, куда идти.
– Не лучшая часть общества у власти – это кто?
– В первую очередь те, для кого общепринятые нормы морали – пустой звук. Днем они вершат свои черные дела у тебя на глазах, а вечером выходят и рассказывают, что ничего не было, тебе показалось. Тяжело это все переживать, но молчишь, потому что боишься. Яркий пример того, что с тобой могут сделать – украинский журналист Олесь Бузина, жертва борьбы с инакомыслием. А сколько их всего было. В Ирпени стояла батарея, 24-го числа разнесла мост, полсела. На второй день пытаются доказать, что это россияне.
– И это не единичный факт…
– Знаете, я против того, чтобы поливать грязью свою страну, но не раз говорил землякам: «Ребята, что вы делаете? Во что превратили страну? Ходите с портретами военных преступников, улицы переименовываете, кому-то запрещаете чтить своих дедов. А теперь призываете к патриотизму». Мои соотечественники платят за газ в десять раз дороже, чем положено, и верят, что так и должно быть. Не надо никаких громких лозунгов, просто каждый должен ответить себе на простые вопросы. Все это не вчера началось, многие здравомыслящие люди начали уезжать из страны еще в 2004 году. Дальше – больше. Освободилась ниша, которую и заняла не лучшая часть общества. Многие рассуждают так – нам хорошо жилось. Когда? – спрашиваю. – Когда пришел хозяйственный Кучма и дал вам чуть-чуть пожить? Остальные вас обманули. Отвечают: «А, это ты российской пропаганды наслушался». Очень много людей у нас смирилось со всем. Есть деньги на хлеб, что надеть, обуть – хорошо. Мои сослуживцы из Новоазовска Донецкой области, пока еще была связь, не раз задавали мне вопрос: «Что вы творите? Дайте нам жить спокойно» и до последнего просили Россию забрать их и защитить. Не боится только дурак. Знаете, это очень страшно, когда слышишь свист и не знаешь, куда оно попадет. В Донецке такое уже восемь лет творилось. А многие мои знакомые рассуждают так – пусть их бомбят, лишь бы нас не трогали. По телевизору сюжет увидят и кричат: «Да что там творится!» Говорю им – неправда. «Ну все, передавай привет Путину и отключай телефон». Больше на связь не выходят, а вроде адекватные люди. Много нормальных думающих людей. Но они понимают, как только откроешь рот – отобьют голову и не скажут, где похоронили. Это в лучшем случае.
– Каким вы видите дальше развитие событий?
– На мой взгляд, если Россия сейчас остановится, в Украине все вернется за две секунды. Надо кардинально все менять. Надо искоренять безнаказанность. Надо, чтобы все было по закону. Как пример – трудоустройство. Здесь, в Беларуси, я прохожу медкомиссию и жду разрешение из Гомеля, чтобы устроиться на работу. Планирую остаться. В Украине по-другому: справки и бумаги не важны.
По просьбе Александра Ивановича фамилию не указываем: боится за взрослого сына, который остался в Украине. Страх во взгляде, страх в голосе. И горькое чувство стеснения и неудобства – он, взрослый и крепкий мужчина, вынужден просить о помощи. Потому и рвется работать, чтобы доказать – сам могу себя обеспечивать.
Восемь лет без права голоса
Ирина, 40 лет. Эвакуирована из поселка Гостомель Киевской области.
– Сама я родилась в городе Луганске. Когда в 2014 году началась война, меня с семилетним сыном пригласили в Крым очень хорошие знакомые. Мол, живите сколько надо и планируйте свою жизнь. Платили мы только за коммунальные услуги. Так прошло семь лет. Я думала там остаться, получила российское гражданство. Но муж во время войны бежал в Киев и настойчиво звал к себе. Поскольку сын уже подрос, надо было задуматься об образовании. Сама я не в силах его оплатить, поэтому поехали к мужу. Когда в феврале начались военные действия, сразу из Гостомеля уехать не смогли, машина не заправлена. Бомбежка была очень сильная, так что люди, которые выезжали, действовали на свой страх и риск. Моя знакомая из больницы позвонила и сказала, что стреляют даже в тех, кто бежит, поэтому неизвестно – уедешь ты или нет. Мы боялись. До 6 марта у нас было электричество, потом его выключили и пропала вода (перестали работать насосы). Утром 8 марта у нас отключили газ. Всего в жилом комплексе, а это шесть восьмиэтажных домов, нас было человек двести, включая детей и беременных женщин. Часть квартир даже не успели заселить, а кто-то уже уехал. Мы прятались в квартире, забаррикадировали окна подушками и матрацами, чтобы осколки не летели. Во время сильной бомбежки ночевали в подвале. Многие люди были там с первого дня и практически не поднимались наверх. 20-го числа наш двор начали закидывать минами. Я уверена на сто процентов, что эти мины были украинские, потому что у нас во дворах стояла российская техника, и военные сами говорили, что не стреляют по своим позициям и у них приказ мирное население не обижать. Они нам все время помогали: приносили продукты из магазинов, медикаменты, давали таблетки для обеззараживания воды из своих сухпайков, подключали генератор, чтобы мы могли зарядить телефоны и помочь мальчику-инвалиду. Никакой гуманитарной помощи мы не получали. К нам ни разу никто не приезжал – ни журналисты, ни волонтеры. И это несмотря на то, что среди жильцов есть лежачие инвалиды. Только люди помогали друг другу. Те, кто уезжал, оставляли нам ключи от квартир и разрешали там брать все, что может пригодиться. 22-го числа наш двор снова бомбили. Три женщины готовили на костре еду – борщ и еще что-то, – и мой сын Ярослав в это время заходил в подъезд. Прилетело нам две мины. Одна женщина сразу погибла на месте. Две женщины были очень тяжело ранены. Чтобы остановить кровотечение, им наложили медицинские жгуты, но их не хватило. Тогда в ход пошли мужские ремни. У моего сына раны были на шее, подбородке, лице, спине. Ему просто повезло, потому что эти три женщины все осколки приняли на себя. Военные нас сразу повезли в военно-полевой госпиталь. Там сына оперировали четыре врача. Нам предложили эвакуироваться. Но я пока не могла решиться: не было документов с собой, да и в составе колонны беженцев двигаться было страшно. По дороге я видела взорванные и расстрелянные машины с погибшими людьми. Когда мне сказали, как ухаживать за раненым сыном, нас отпустили. Через несколько дней приехали проверить, все ли в порядке. Оказалось, началось заражение. Поэтому эвакуация была просто необходима. На сборы дали двадцать минут и, спасибо им за это, разрешили забрать кошку. Так, охраняемые российскими военными, мы оказалась в Беларуси. Я здесь, в общежитии, Ярослав – в больнице. У меня на обработку взяли телефон, и я очень надеюсь, что его вернут, потому что только там остались детские фотографии моего сына. Все остальные сгорели в Луганске вместе с домом. Ничего не осталось. Мой отец его двенадцать лет строил, а они сожгли.
– Ваши ближайшие планы?
– Ярослав хотел бы вернуться в Луганск, но пока там опасно. На месяц, думаю, задержимся здесь. Мой муж в Киеве, и непонятно почему заявил в какую-то службу, что нас похитили, тайно вывезли и держат в плену в Беларуси. Я ему отправила видео, доказывающее обратное. Нас спасли, помогли нам, а он эту ложь распространяет. Ребенок не хочет с ним общаться. Там врут людям, мол, оставайтесь, все хорошо, мы победили.
– Простите, что пришлось вспомнить о грустном…
– Знаете, есть такие воспоминания, которые я хранила в себе восемь лет и не могла рассказать. Сыну в первый день войны рассказала, как все было. В 2014 году, когда началась война, у нас воевал батальон «Айдар». Они захватили наш дом, маму выгнали на улицу. Она стояла и смотрела, как айдаровцы на «Газелях» вывозили все наши вещи. Папу взяли в плен. Три недели его держали в спортзале захваченного здания РОВД в городе Счастье. Какие были пытки в плену! Втелеграм-каналах такого не увидите. Тому есть масса свидетелей. Требовали выкуп за папу. Скинулись все родственники и забрали его. В нашем доме захватчики пробыли три недели. Мучили моих соседей. Один сосед выжил и рассказывал, что в подвале не было видно пола из-за крови. Другого соседа расстреляли прямо во дворе. Каратели ходили со списком, где были имена всех инакомыслящих. Одним словом, они приехали шахтеров учить жить. Во дворе мы насобирали листовки с новой почты, куда отправляли наши вещи. У нас есть фамилии и адреса тех людей, куда отправили наше имущество. Но мы держали язык за зубами, потому что не знали, кто рядом живет. Сдать могли в любой момент. Не зря же листовки нацистские у них в домах потом находили. Все это время у нас на Донбассе шла гражданская война, но никто не хотел этого слышать. К нам же не пришли из Франции или Польши, к нам пришли из соседних городов и сказали, что мы неправильно разговариваем, неправильно живем, что у нас одно «быдло» живет. Но наш край славен и образованием, и своими тружениками. Всю страну снабжали всем. Очень хочется справедливости и жить спокойно, как раньше жили. Без всяких фашистов и нацистов. Только так мы сможем стать новой молодой развивающейся страной.
Во время разговора Ирина плачет. Она тоже просит не называть фамилию. Очень свежи еще душевные раны и сильны переживания за сына. Они мечтают вернуться в Крым, чтобы там начать новую и счастливую жизнь.
В этих признаниях, до ужаса откровенных, сотни сломанных судеб. Война не бывает без боли и в ней нет романтического финала. От чего и от кого бегут эти люди? Думаю, акценты каждый расставит сам. Важно другое – учиться на чужих ошибках. Мир так хрупок и уязвим, что, не прилагая усилий, пуская все на самотек, мы можем его разрушить. Своими руками. А надо сберечь. Вопреки всему!
После 24 февраля Беларусь приняла больше 2 300 беженцев. В Мозыре через районную организацию Красного Креста прошло 60 с лишним человек. Их обеспечили питанием, одеждой (здесь стоит отметить отзывчивость и заботу горожан), жильем (в общежитии предоставили весь 4-й этаж). Даже образовательная и развлекательная программа для наших соседей продумана до мелочей. Примерно столько же беженцев распорядились судьбой самостоятельно, останавливаясь в городе ненадолго.
За помощь в организации нашей командировки выражаем благодарность заместителю председателя Мозырского райисполкома Феликсу Галюку, главному редактору УРГ «Жыццё Палесся» Ольге Ардашевой и председателю Мозырской РО БОКК Елене Мариненко.
Ольга БУБЕНЧИК
Фото Татьяны КОВАЛЬЧУК
