
Люди не думали, что навсегда покидают свои обжитые места. Многие отказывались уезжать, не принимая никаких аргументов, оплакивали родные углы, дорожки и тропиночки.
А меж тем в зону ехали другие люди, те, кому выпала участь быть ликвидаторами. Было ли право выбора? Наверное, было. Но наши люди привыкли жить по правилам: раз надо, значит, надо. И ехали. Даже сегодня они не могут забыть те черные дни, проведенные в чернобыльской зоне.
Мой собеседник – Александр Александрович Скворцов. Судьба закинула его в Чернобыльскую зону ровно через месяц после трагедии. Он тогда работал в Свислочской МПМК-162. Пришел начальник отдела кадров и предложил поехать. Страха не было, если нужно – почему бы и нет.
Находился наш земляк в 10-километровой зоне от АЭС в селе Бабченко. Работа заключалась в том, что ездили на железнодорожную станцию, куда в вагонах доставлялся чистый гравий. Его загружали в машины и привозили в село. Солдаты срезали слой земли во дворах, на улице, а на его место насыпали чистый гравий. А еще на ж/д станции брали щебень, везли его в Гомель, а оттуда вывозили асфальт и жидкое стекло в бочках. Потом те, кто работал непосредственно у реактора, приезжали и забирали все это.
Питались в столовой, спали в машинах. Когда утром просыпались, все стекла в машине были зелеными. Во рту постоянно чувствовалась горечь.
– Той весной, – вспоминает Александр Александрович, – так цвели сады, что все вокруг словно молоком было облито. А потом стала зреть клубника. Такая крупная, такая аппетитная, но ее никто не ел, она так и обсыпалась на корню. Больно было смотреть. А как стали колосья наливаться, то просто до земли гнулась рожь, пшеница. Я таких буйных колосьев никогда не видел. Но урожая никто не убирал. Так все и осталось в поле. Такое невозможно забыть. Каждой весной, когда зацветают сады, я вспоминаю свое пребывание там и снова как будто ощущаю горечь во рту. Помню, как автобусы приезжали, чтобы вывезти из опасной зоны жителей села. Так молодые сразу соглашались, а стариков приходилось уговаривать, убеждать. Некоторые так и остались, не захотели покидать родные дома. А опустевшие дома оставались открытыми, но никто туда не ходил. Только цыгане одно время «промышляли», но с ними быстро милиция разобралась.
Два месяца я там был. Уезжал – был здоровым, крепким. А приехал – стали донимать хвори. То там заболит, то здесь. Может, это уже с возрастом, но думаю, что и Чернобыль «помог».
Александр Александрович рассказывает о тех днях, и его глаза становятся грустными-грустными. Не самые радостные воспоминания наполняют душу, а куда от них денешься.
Ядвига КОБРИНЕЦ.
Фото автора.