Сегодня речь пойдет о старшем брате Плакида Янковского (о нем газета рассказывала в № 85 за 2008 год) — Яне, тоже известной личности. Родился он в 1803 году в деревне Войской Гродненской губернии (ныне Каменецкий район Брестской области) в семье униатского священника. После домашней подготовки поступил и успешно закончил знаменитую Свислочскую гимназию. Время его учебы совпало с временем зарождения в ее стенах декабристских организаций, обществ филоматов и филаретов.
Филомат — греческое слово, что в переводе означает “любящий знания”. Это тайное патриотическое общество действовало в Виленском университете, а также в Свислочской и Белостокской гимназиях. Его главной целью была подготовка молодежи к разносторонней деятельности на пользу Отечества. Она предусматривала глубокое овладение научными знаниями, иностранными языками и собственное творчество. Большое внимание филоматы уделяли пробуждению национального самосознания, пропаганде гуманизма.
Филарет — греческое слово, что в переводе означает “любящий добродетель”. Цель общества — просвещение народа, критика существующих порядков. В обязанности каждого члена общества входило заниматься собственным творчеством.
После окончания Свислочской гимназии в 1819 году Ян поступил в Виленский университет, но, по-видимому, продолжал поддерживать тесные связи со свислочскими филаретами. В университете он сразу примкнул к филаретскому обществу. Как и все остальные, Ян был поэтом. В его невыразительных стихах сквозили явные антимосковские мотивы. Одно из них посвящалось приключениям Екатерины II.
Сведения о дальнейшей судьбе Яна Янковского весьма противоречивы. Например, Владимир Киселев пишет следующее: “...стихотворение о Екатерине II попало в руки жандармов. Ян был арестован и выдал в ходе допросов всех филоматов. Пошли массовые аресты. Всего из выданных в Вильно было собрано 108 человек”. У исследователя М. Живова читаем следующее: “В конце августа 1823 года было обнаружено существование тайного ученического кружка в школах Свислочи — “Научного общества”, позднее реорганизованного в “Нравственное общество”. По делу этого кружка был привлечен студент Виленского университета Янковский (Ян — прим. авт.), активный член общества филаретов. При обыске у Янковского нашли патриотические статьи и стихи, направленные против царского самодержавия. Арестованный Я. Янковский оказался чрезвычайно слабовольным и, устрашившись наказания, выдал поименно всех членов общества филаретов. Начались массовые аресты. Более ста участников общества филаретов были заключены в виленские монастыри, превращенные в тюрьмы”. Среди арестованных были известные поэты и способные молодые люди: Адам Мицкевич, Томаш Зан, Ян Чачот, Игнатий Домейко и другие.
Новосильцев (сенатор и тайный советник Константина, великого князя) торжествовал: до этого он мог похвастаться лишь арестом нескольких десятков безусых гимназистов, которых весьма трудно было представить разрушителями основ самодержавия, а теперь он получил возможность рапортовать о раскрытии крупной организации, которая объединяла молодых людей, получивших высшее образование, принимавших активное участие в культурной и общественной жизни.
Судебный процесс стал серьезным испытанием для филоматов и филаретов. В ходе его они продемонстрировали большую организованность и сплоченность. Как только начались аресты, на квартиры оставшихся на свободе были разосланы заслуживающие доверия лица, чтобы дать указания, как вести себя в случае ареста, как отвечать на те или иные вопросы. Каждый арестованный через несколько часов после прибытия в тюрьму был уже осведомлен, кто арестован до него, как ведутся допросы, и получал инструкции о том, какие давать показания.
“Члены комиссии, — писал в своих воспоминаниях один из арестованных филоматов Томаш Массальский, — догадывались, что здесь налицо сговор, но ни в одном случае не могли установить, каким образом заключенные, так строго охраняемые, могли сговариваться друг с другом. Их приводило в недоумение однообразие показаний: стоило одному сказать что-нибудь, выдвинуть для объяснения какое-нибудь новое обстоятельство, как все вызванные вслед за тем на допрос повторяли те же слова и те же объяснения”.
Арестованным удавалось не только поддерживать связь с внешним миром, но и встречаться друг с другом в заключении, даже собираться по вечерам для бесед. Игнатий Домейко писал впоследствии в своих воспоминаниях: “Как ранее в кружках, так и теперь в монастырях, где каждый находился под замком и сильной охраной, в одиночной камере, филареты представляли собой тесный союз, теперь более тесный, чем когда бы то ни было. По ночам мы подкупали стражу, и нам позволяли собираться и проводить веселые часы. За тюрьмой были зима, морозы и угрожавшая нам всем Сибирь. В тюрьме на наших сходках царили весна и вера, пусть в отдаленное будущее Польши. Полночь была для нас восходом солнца. Мы собирались в камере Адама Мицкевича и до самого рассвета проводили ночь в беседе тихой, но не грустной. Кто днем был на следствии, рассказывал о новостях, которые он узнал в здании суда или по дороге...”.
Восемьдесят арестованных передавались под надзор полиции. Университет вынуждены были покинуть и многие профессора: И. Лелевель, М. Боровский, И. Данилович, И. Глуховский и другие. Был выслан на поселение в Вологодскую губернию и Ян Янковский. Со временем там он был реабилитирован и дослужился до высокого полицейского положения.
Н. ПОКУТНИК.
